Без базара города не было

Исполнилось 380 лет, как королева Цецилия дозволила строить в Бобруйске лавки и балаганы. За пару-тройку лет до этого – в 1638 году – город обзавелся торговой площадью и первыми пятнадцатью улицами. И в дальнейшем торговля в нашем городе на Березине процветала. Вспомним несколько эпизодов.

Начиналось все с рыночной площади

«Подымный» реестр 1638 года показывает, что наш город занимал площадь 95 моргов, что в современном исчислении соответствует 675 гектарам. Он был обведен валом и деревянным острогом, длина вдоль Березины составляла 26 шнуров или около полутора километров, в поперечном направлении – 11 шнуров, что чуть более нынешнего полукилометра. В состав городской территории входили торговая площадь и 15 улиц: Подольная, Кабаковская, Ильинская, Козырина, Слуцкая, Поповская, Бороженинова, Пущина, Свислочская, Скабина, Михна Никоновича, Кулешова, Копыльничова, Киселевская.  Улицы Подольная, Слуцкая, Свислочская и Прудовая являлись магистральными и заканчивались брамами в линии внешних городских  укреплений.

Рынок  площадью 0,25 морга (1775 кв. метров) имел продолговатую форму и размещался над Березиной.  У реки стояли костел Петра и Павла и церковь Николая. Центр площади занимали 75 лавок, периферийные зоны – костельная богадельня (шпиталь), 13 мещанских дворов и огород. Самой большой и, вероятно, главной в городе была улица Подольная, она же Поречная, которая шла от рынка вниз к Березине, к  Подольной браме. На ней находился старый королевский двор. На улице Свислочской располагались дом иезуитов, плебания с гумнищем и огородом в 60 с половиной прутов, королевский замковый сад и сад замкового писаря. Между улицами Прудовой и Киселевской, рядом с корчмой, стояла церковь Пречистой богородицы, на улице Ильинской находилась церковь Ильи Пророка, на улице Пущина – «костельный дом», на улице Копыльничовой – замковый гостиный дом.

« Дабы не было неудовольствия…»

В 1793 году городничим в Бобруйск был назначен ротмистр Борейша. В весьма обширной инструкции ему минский губернатор генерал-майор Иван Неплюев среди прочих обязанностей предписывал и контрольные в торговле: «Мера и весы в городе должны быть клейменые, сообразные здешнему установлению, но при том  прилежное смотрение иметь соединенно с магистратом, дабы были верные и справедливые, и частные люди не несли бы чрез обманы торгующих неудовольствия и убытка».

Правитель Минской губернии уже тогда поднимал проблему перекупщиков: «… опубликовать в городе, что привозимые из уезда поселянами на продажу продукты позволено будет продавать и покупать каждому на сборном месте, для съезду торговых людей имеющемся..., а за городскими жителями, паче же за евреями найприлежнейше смотреть, дабы при въездах в город так и по улицам отнюдь покупать не отваживались, и когда таким образом продавцы на сборное место соберутся и обоюдные стороны производить торг,.. в то время прилежно стараться отвращать произойти могущие неустройства, а паче ссоры и драки; при сем в особое внимание нахожу вам сказать, что приставы воинские и городские, для воздержания безвременной торговли постановленные при въездах и по улицам, легко могут покуситься на акциденцию и похлебствывать перекупщикам, и дабы сие злоупотребление отвратить..., иметь вам самоличное обозрение по всем частям города каждого торгового дня непременно, доколе желаемое сие учреждение во всей своей силе возымеет довлеющее действие».

Евреи были удовлетворены

В новом  ХІХ столетии каждую неделю бобруйские евреи с нетерпением ждали воскресенья, когда зашумит многоголосием рынок. Селяне приезжали сюда из дальних и ближних деревень на своих не очень упитанных лошадях и привозили изобилие деревенских продуктов: овощи и фрукты, молочную и мясную снедь, яйца и рыбу, самую разную живность, а также ремесленные изделия. Все дороги, ведущие к городу у впадения Бобруйки в Березину, были заполнены крестьянскими телегами с возницами, которые хотели добраться сюда пораньше, чтобы получить хорошее место. Они ставили в длинные ряды свои повозки с оглоблями, повернутыми внутрь, чтобы не занимать слишком много места.

Живописно показал рынок конца позапрошлого века  Вельвел Зев Лефковиц: «Солнце еще не взошло на бобруйском небе, а рынок уже кипел: товары были разложены на земле, на прилавках, на телегах – у каждого из них было свое место, свой уголок. Здесь целые горы кочанов капусты – зеленых и белых, маленьких и больших. Там бочки с яблоками – белыми, красными, желтыми, большими и маленькими и даже дикими твердыми яблочками, из которых делают квас. На возах также пшеница, кукуруза, фасоль, горох, овес, ячмень. Центр занят целыми рядами – с хлебом, белыми булочками, бубликами и всевозможной выпечкой. Евреи бегают от повозки к повозке, суют руку в мешок с пшеницей, ощупывают теленка, курицу – делают все это шумно, с покрасневшими лицами и сдвинутыми на затылок шляпами, из-под которых стекает пот.

В углу находятся бондари с их бочками, бочонками, ведрами и кадками. Рядом с ними жестянщики выставили свои расписные зелено-синие и белые ведра, терки, ложки.  Выше расположились колесники с колесами. Шапочники выложили на своих столах горы шляп: черных, зеленых, синих со сверкающими украшениями. И у сапожников постоянное место, где они продают пары совершенно новых ботинок самых разных фасонов. Гончары принесли на продажу глиняные горшки, миски, кувшины для цветов.  Еврейские женщины больше предпочитают иметь дело с сумочками, со сверкающими наперстками, кольцами и серьгами. Деревенские торговцы продают также литографические портреты царя и царицы, изображения Иисуса и Святой матери, военные героические картины…

Немного в стороне находится конный рынок. Здесь торгуют три типа людей: евреи, белорусы и цыгане. Первые действуют как посредники между покупателем и продавцом. Цыгане приводят своих, а также украденных лошадей, и торжище гудит. Крестьянин стучит по лошади со всех сторон, смотрит на ее копыта, зубы, проверяет, насколько возможно, коня в деле и только потом заключает сделку...»

Курочку купив и штуку мануфактуры продав

Лавки на рынке и вокруг тоже всегда были  переполнены в воскресный день. В них, примеряя одежду, оценивая качество мануфактуры, порой торговались, пока не охрипнут. При этом торговцы, нахваливая товар до небес и считая деньги, не забывали напоминать помогавшим в торговле дочери или сыну: «Как Бог любит тебя, следи за покупателем, они могут нас ограбить…

После удачной продажи на рынке и выгодной покупки в лавке селяне позволяли себе отдохнуть и повеселиться. Они вынимали полуштоф водки, кусок кумпяка из своих мешков и закусывали или заходили в чайную, где к горячительному прикупали еще калач, бублик или селедку.  С наступлением сумерек каждый крестьянин собирался домой. В карманах позвякивали монеты,  головы уже кружились от выпитой водки. Радостно было на душе от удавшегося торга, веселого и по-домашнему теплого общения. Не обходилось без объятий и поцелуев, плача и проклятий. Пьяные нередко засыпали прямо посреди опустевшего рынка. Порожние повозки тянулись к деревянному мосту через Березину и увозили спящих возниц домой. Лавочники тоже собирали свои товары, считали деньги и были счастливы…

К концу ХІХ века из бобруйских купцов в мануфактурно-галантерейной торговле по своим доходам выделялись лишь трое: Давид Барабаш, Соломон Голодец и Гемель Костелянский, получившие в 1895 году соответственно 100, 40 и 30 тысяч рублей дохода от своих предприятий.  В начале нового века наиболее успешными были владелец  «железного заведения» в южном ряду Базарной площади Снипех, бакалейщик Перлин на Муравьевской улице, там же – собственники обувной торговли – Гольдин, табачной – Юхвид, фруктовой – Гертин, хозяин писчебумажного магазина на Скобелевской – Фрид.

Гешефт в любых условиях

С развитием капитализма в Российской империи и отдельно взятом Бобруйске торговое дело в нашем городе только расцветало. Шумел торговыми рядами рынок, открывались все новые магазины на Муравьевской и Шоссейной, Слуцкой и Семеновской, Романовской и Пушкинской улицах. Но главным центром притяжения оставалась, конечно, Базарная площадь. Второй по значимости в торговом отношении, если даже не учитывать собственно рынок, была именно она, где магазинов хоть и было вполовину меньше, чем на «бобруйском Невском», но зато здесь было то, чего ни на каком питерском Невском не сыскать. Скажем, «Торговля овсом» Ермии Шостака, «Колбасы» Адриана Зарубы, «Сельди» Давида Духоня, наконец, магазин «Утюги» Янкеля Немеца.

И даже прошумевшие первая и вторая революции лишь на время сбили ритм хорошо отлаженного механизма. Радовал товарооборот Хаима Фридмана и Бориса Резника, Розу Райхинштейн и Рахель Есимову, Гиршу Вольфсона и Моисея Германа, Мовшу Драбкина и Самуила Каплана, Янкеля Пинхасика и Бенциана Равиковича, других компаньонов и конкурентов. Даже когда наш город заняли немцы в 1918 году, открыть торговые заведения умудрились господа Наймон и Миндлин, Рабинович и Смиловицкий, Нисенбаум и Хургин, Юхвид и Ковалерчик, другие их соплеменники.

Но тяжелое время давало о себе знать. Закрывались лавки и оставались лишь лавочки да лавчонки. Не до кондитерских с кофейнями было, когда на первой странице городской газеты сообщалось: «С 6-го сего июля будет отпускаться населению по сахарному купону № 7 сахарный песок по 1 фунту на душу по цене 3 руб. за фунт и рафинад по полфунта на душу по цене 3 руб. 75 коп. за фунт». В продовольственных лавках происходила вынужденная оптимизация – из двух-трех прежних сидельцев в них оставалось по одному… Как прежде из-за Буга к нам пробирался прогресс, так через три столетия колокольчиком уже позванивал над наивным тогда Бобруйском не впервые обещавшийся «новый порядок». Не услышали…