Бара не быть рабом! К истории возникновения заведений, без которых сегодня не обходится ни один город
bobrlif.by 2 723 0
В русских энциклопедиях и словарях начала прошлого века слово «бар» еще начисто отсутствовало. По одной из версий, оно произошло от сокращения слова «барьер». В 1870 году в Калифорнии началась «золотая лихорадка», заразившиеся которой свободное время проводили в питейных заведениях, спуская свое золото. Естественно, не обходилось без драк и стрельбы. Потому человеку, который их обслуживал, надо было придумать способ защиты, чтобы гости его не доставали. Такой защитой стала стойка с широкой плитой, доской, отделявшей хозяина от посетителей. Человека за стойкой, за барьером стали называть барменом…
Но отсутствие баров не означало, что выпить и закусить тогда негде было в обширной Российской империи. При этом корчмы, шинки, кабаки и трактиры – прообраз баров – начинали свое шествие как раз-то с ее западных рубежей. И у нас в Беларуси они появились раньше, чем в Московии. Соответственно, обслуживали в них клиентов корчмари, шинкари, кабатчики и трактирщики. После Первой мировой войны бары стали появляться в Европе, а после Второй, как и многое с Запада, – на территории и СССР. Но до того неплохо торговали «распивочно и на вынос», кроме упомянутых заведений общепита, и различные кухмистерские, портерные, пивные, а также ренсковые погреба, имевшие место и в Бобруйске.
В нашем городе к началу ХХ века были известны соответствующие заведения Мордуха Беленького и Лейзера Фейгина на Родионовской, Залмана Юхвида на Ольховской, Фалки Ашпиза на 2-й Слуцкой, Меера Каценельсона и Носона Шапиро на Шоссейной, Павла Цимаховского на Апрелевской, магазин «Франко-русский базар» А.М. Кацнельсона на углу Муравьевской и Скобелевской улиц, ресторан Зельдовича «Европа», где наряду с винами, ликерами, ромом и коньяком предлагалась и наиболее доступная водка – по 30 копеек за бутылку. А Антон Савицкий содержал не только склад пива и меда на 1-й Слуцкой улице, но и ренсковый погреб в доме Терлецкой на территории крепости.
Закусить тоже было чем. В меню ресторанов в первом десятилетии нового века и позднее значились такие блюда, как омар свежий под соусом провансаль, ризотто куриные печенки, филе соль фритт, брошет из корюшки метр д’отель, шарлот глясе из фисташкового мороженого и другие. В аналогах будущих баров – например, в буфете вокзала железнодорожной станции Березина – меню были проще, чем привлекали пассажиров, желавших подкрепиться. Под бутылочку редерера или «Абрау-Дюрсо», лафита или сотерна господа и дамы перехватывали порцию ростбифа или «птицы разной», стоивших одинаково; ветчины или телятины, отличавшихся по цене в пятачок. Самые разные бутерброды продавались по 5 копеек, только с паюсной икрой был вдвое дороже. Что удивительно сегодня, популярной ценой разнообразной закуси был все тот же пятачок: за него покупали яйцо и сдобную булку, «лимона кусок» и «сливок маленький молочник», французский хлеб и три сухаря. А вот напитки горячие, прохладительные, но не горячительные продавались дороже: чай со сливками, молоко – по 10 копеек, кофе – по 20 копеек за стакан, сельтерская и содовая вода – по 15, лимонная и клюквенный квас – по 20, фруктовая и ягодная вода – по 25 копеек за полбутылки (300 граммов).
В благополучном 1913 году цены в прообразах баров изменились незначительно.
За бутылку того же клюквенного кваса, ситро, ланина, нарзана и «Ессентуки №20» просили одинаково по 30 копеек. За бокал «лимонада натюрель», оршада, тамариндо, гренадина, мазаграна следовало выложить по 20 копеек. На пятачок меньше стоили лимонад вишневый, лимонад-газес, оранжад и другие напитки. В многочисленных пивных, которые потом стали первыми советскими барами, пиво продавалось по 40 копеек – например, «Мартовское» и «Дроздовское». Дореволюционные закуски тоже были, что называется, в ассортименте: «яйцо а-ля берси» и филей-миньон, котлеты де-воляй и квисо телячье, беф а-ля Строганов и грибы а-ля крем, многое другое, в цене доходившее лишь до рубля.
Любопытны метаморфозы, произошедшие в первые советские годы в заведениях типа баров и общепите в целом. Публика в них пришла классово иная, что отразил в 1927 году Владимир Маяковский в стихотворении «Маруся отравилась»:
Входите, товарищи,
зайдите, подружечки,
выпейте,
пожалуйста,
по пенной кружечке!
Для новых клиентов организаторы общепита были вынуждены даже ввести специальный словарь, в котором на доступный язык переводились названия прежде барских (от слова «барин») блюд. И оказались яйцо а-ля берси яичницей с сосисками под томатным соусом, а котлеты де-воляй – куриными отбивными. Пролетарии уже знали, что осетрина а-ля брошет – это жареная куском рыба, а осетрина флорентин – разваренная со шпинатом; что цвибель-клопе – биточки в сметане с луком, а почки меньер – жареные с лимоном; что судак орли – жареный в тесте, а судак жуанвиль – разварной под раковым соусом. Знали, но налегали на янтарное жигулевское, с аппетитом закусывая такой обыденной тогда воблой.
В аналогах будущих баров – например, в буфете вокзала железнодорожной станции Березина – меню были проще, чем привлекали пассажиров, желавших подкрепиться. Под бутылочку редерера или «Абрау-Дюрсо», лафита или сотерна господа и дамы перехватывали порцию ростбифа или «птицы разной», стоивших одинаково; ветчины или телятины, отличавшихся по цене в пятачок.
В многочисленных пивных, которые потом стали первыми советскими барами, пиво продавалось по 40 копеек – например, «Мартовское» и «Дроздовское».