Всевидящие «очи» газеты. Фотокоры в «Камунісце» 1970-х менялись чаще других

Хроникер областного центра и большой Бобруйщины

Когда в сентябре 1977 года редактор Волоткович подписывал приказ о назначении меня старшим корреспондентом сельхозотдела «Камуніста», он как бы между прочим поинтересовался, не смогу ли я пофотографировать для газеты хотя бы на первых порах. «Понимаешь, Юра, наш штатный фотокор, как минимум пару недель будет в отгуле… А вас на журфаке все-таки учили фотоделу». Я с готовностью ринуться в бой кивнул головой и добавил, что фотографией увлекаюсь с пятого класса школы. Достав из ящика стола связку ключей, Николай Павлович снял два запасных от фотолаборатории и протянул мне: «Работай».
Спустившись на первый этаж, первым делом обозрел вверенное хозяйство. Оно состояло из темной комнаты с водопроводом и ванной и студии с письменным столом, софитами и сохнувшими на веревках фотопленками. Съемочная техника не впечатлила: только дальномерные фотоаппараты со штатными объективами. Зато удивили наваленные на столе, сложенные в пакеты и просто разбросанные повсюду снимки. Они отображали город, реку, парк, поля и фермы. И людей, людей, людей. При этом отпечатки вызывали интерес ракурсами, игрой света и тени, проработкой портретных деталей, которых бы не могли дать все те «Зоркие» и «ФЭДы» с их родной оптикой.
А вскоре роившиеся в голове догадки получили живое подтверждение. Ровно через две недели в лабораторию пришел дядечка, представившись Ювеналием Павловичем, уселся за стол и, подняв большой палец кверху, сказал: «Верни ключи Волотковичу и занимайся своим делом». Под мои возражения, что сдать пост я могу только фотокору Юре, он спокойно пояснил, что он и есть Юра и пост никому не сдавал. «А я на съемку», – достав из сейфа и повесив на шею зеркальную камеру «Практика», он начал выбирать из кучи исписанных блокнотов один с чистыми страницами.
Так мне посчастливилось познакомиться с Ювеналием Павловичем Лысковым. Удивительный был человек! Начиная с редкого для выходца из вологодской крестьянской семьи имени, его героического партизанского прошлого и кончая должностью не только фотокора, но и заведующего издательством Бобруйской областной газеты «Савецкая Радзіма» и «ювеналиями», которые он себе позволял. Чем больше узнавал о Юрии Павловиче (так упростили в редакции его мудреное имя), тем больше восхищался им. В 17 лет поступил в Вологодское музыкальное (!) училище, после второго курса которого был призван в Красную Армию. Войну рядовой музыкантского взвода встретил в Литве, где его полк сразу же попал в окружение, а сам Ювеналий-Юра, раненный в руку, – в плен. Почти месяц находился в белорусском Молодечно, откуда был отправлен в Германию, но по дороге бежал и затем два месяца скитался по лесам Западной Белоруссии.
Пока не прибился в октябре 1941-го к укромному хутору в Налибокской пуще. С наступлением весны отправился на поиски партизан и в апреле 1942-го был зачислен в отряд Кузнецова командиром отделения подрывников. Когда отряд вырос в бригаду имени Чкалова, 22-летний партизан был назначен командиром диверсионного взвода. А уже в следующем, 1943, году он командовал диверсионной ротой отряда «За советскую Родину» Барановичского соединения. Немало прощальных маршей для фашистов исполнили подрывники под управлением маэстро Лыскова, о чем свидетельствовали ордена Красной Звезды и Отечественной войны, медали на его праздничном пиджаке.
После освобождения Белоруссии ЦК КП(б)Б направляет демобилизованного воина на 2-месячные курсы работников печати, а по их окончании – в редакцию созданной недавно областной газеты «Савецкая Радзіма». Здесь, в Бобруйске, Юрий Павлович успел побыть и завотделом писем, и заведующим издательством газеты. Но затем почти на три с половиной десятка лет стал главным фотолетописцем жизни города на Березине и всей Бобруйщины. Прекрасные снимки на страницах всех бобруйских и других газет того времени запечатлели наш город для Истории. Сегодня приходится лишь сожалеть, что великолепный архив фотонегативов, который я видел собственными глазами, скорее всего, утерян для нас. Но и то, что сохранилось из наследия Ювеналия Павловича Лыскова, бесценно для поколений бобруйчан.

Толик Плахов: от фотокора до инкассатора

После одной из «ювеналий», перешедших в продолжительный отгул Лыскова, редактор Волоткович, аки император Нерон, не вынес и назначил окончательно нового фотокорреспондента – Сергея Гецмана, переведенного в редакцию с мебельной фабрики, где он работал инженером. Правда, не успели мы с ним раззнакомиться, как он уехал в Гомель. Но качественные фотоработы его успели украсить страницы объединенной газеты. А нового фотокора, по старой памяти, редактор поручил подыскать мне.
За год, проведенный в Бобруйске, я уже имел знакомства, в том числе и среди «светопишущей» братии. Вспомнив о фотографе Анатолии Плахове, работавшем на «Бобруйскшине», в 1978-м буквально за руку и привел его в «Камуніст», посулив скорое решение его квартирного вопроса. Однако что я мог обещать, если не я решал подобные проблемы да и сам жил с женой в общежитии меховой фабрики. А вскоре, сравнив, как сегодня говорят, соотношение цены и качества, перебрался на съемную квартиру.
Вот тогда именно с Плаховыми мы начали делить полдома на улице Заводской, где снимали комнаты нашими малоформатными семьями. Толя, как и фотокорреспонденты до него, большей частью работал своими аппаратами, среди которых был и панорамный «Горизонт». И хотя прежде он занимался преимущественно технической съемкой заводской продукции, промышленных объектов, довольно быстро освоил и газетные жанры фоторепортажа, портрета, жанровой фотографии. После шинного комбината его, конечно, не устраивали корреспондентские деньги, но удерживал призрачный мираж квартиры. Однако привыкший иметь больше и быстрее, уже через два года, не получив квартиры как изображение фотоотпечатка в ванночке с проявителем, он покинул редакцию.
Живя в одном городе, мы встречались иногда, ходили на его моторке по Березине, рыбачили и отдыхали. Тогда я узнавал о перемещениях Толика по работе и службе. Нередко полярных в профессиональном отношении – был даже инкассатором. А года два назад наш общий товарищ Сеня Вильман сообщил, что Толя Плахов умер. Царствие небесное одному из создателей фотолетописи Бобруйска.

Под взглядом умным бобруянина

Семен Моисеевич Голубицкий – еще одно мое открытие типов бобруйчан конца 1970-х. Казалось, в редакции он был всегда, то бишь каждый день. Куда, бывало, ни зайдешь, везде можешь увидеть оживленно разговаривающего Семена. То у редактора он с серьезным видом рассказывает свежий анекдот, после которого слышен громкий смех Волотковича. То в машбюро у Фиры Голубицкий балагурит по поводу человеческих болячек и неизбежности завершения земного пути, предлагая впрок мадам Гренадер уже просушенные сосновые доски. То в секретариате, сверкая темными глазами направо и налево, сыплет шутками, сообщает последние майсы и обещает Нине Чурун «подослать человека», чтобы отремонтировать потекший кран и сделать косметический ремонт в квартире – при этом руки его проворно раскладывают на столе фотографии из объемистого черного пакета.
И фотоснимки Семена Голубицкого всегда находили место на страницах «Камуніста». Хорошего технического качества, они бывали и довольно удачны по композиции, по остановленному мгновению. И отображали события и людей как на заводах и фабриках, так и в школах и музыкальных школах, на улицах и на собраниях. Но больше и чаще всего поначалу внештатный фотокорреспондент предлагал иллюстраций из сферы общественного питания. Причем, как правило, именно событийных фото: то открыло двери для посетителей новое кафе «Аленушка», то преобразился интерьер в столовой «Теремок», то начата реконструкция в ресторане «Алеся». Я не сразу понял причины такой приверженности в выборе тематики. А потом узнал, что Семен Моисеевич работает прорабом в тресте столовых и ресторанов нашего города.
Вот его-то и пригласил в штат редактор, когда в поисках лучшего места редакцию покинул Плахов. Естественно, начал новый сотрудник с приведения в порядок своего рабочего места. Фотолабораторию он отремонтировал так, что все мы, заходя в некогда каморку, только цокали языками и мечтали о подобном в наших кабинетах. Намекали ему об этом, но он, таинственно поднимая большой палец, не менее загадочно говорил: «Сначала там…» И то ли имел в виду расположенный прямо над ним редакторский кабинет, то ли что выше. Мне сегодня кажется, что термин «евроремонт» возник именно тогда – в лаборатории Голубицкого. На фоне прежних фотокоров показывал он и заметно более прилежное отношение к работе.
Не было случая, чтобы безотказный Семен сорвал срок съемки или не выполнил срочное задание. Так же шел он навстречу товарищам, если у кого-то к важному торжеству не было еще шампанского и чего-нибудь вкусненького. Магически действовал пароль «Семен Моисеевич просил помочь», произнесенный, скажем, в кабинете Модеста Вульфовича или Сары Иосифовны... Но более всего поразил коллега, когда в День Победы, отмечавшийся в 35-й раз, на его пиджаке все увидели боевые награды и среди них солдатский орден Славы. Храбро шел Семен Голубицкий дорогами войны, славно завершил земной путь.