Обратный билет: почему «лучшая жизнь» за границей оказалась миражом

Все истории когда-то уехавших в чужую страну за «лучшей долей» часто похожи как две капли воды: людям обещают рай на земле, несметные богатства, искрометные возможности, безбедную старость, легкость бытия и жизнь без границ. Но реальность частенько отличается от ожиданий и с ходу отвешивает привыкшему к нормальной и размеренной жизни отменного пинка в виде жизненного опыта. Ведь обещать, как известно, не значит жениться.

– Первое, что я уяснил после нескольких лет жизни в Израиле, – любой переезд похож на лотерею, в которой выиграть очень сложно, – рассказывает 44-­летний уроженец Минска Виктор. – До меня уезжали, после меня тоже уезжали, но покупать билет на самолет и не просчитывать все риски – это история не только обо мне, но и о многих, с кем я столкнулся в «Стране обетованной». Сейчас с уже четвертый год дома, в привычном мире, в котором никогда не чувствовал себя чужим. Там – не шанс «выбиться в люди», а дикая гонка за выживание.

«Высокие зарплаты», «море», «безопасность»… – слова, которыми оперировал родственник Виктора, обещая поддержку на всех этапах жизни белоруса в Израиле. В первый же месяц эти слова отправились в утиль: взрыв автобуса недалеко от дома, в котором парень обосновался.

– Это дико. Просто дико. Приехать из страны, в которой единственные выстрелы – салюты по праздникам, и чувствовать запах гари, видеть мертвых людей. По всем каналам телевидения – теракты, подрывы, нападения с ножами и постоянное ощущение полнейшей беззащитности. По городу ходят вооруженные военные, но ты чувствуешь себя буквально голым, где бы ни был. Местные говорят «Да бывает», для них это обыденность. А вот мне так не казалось: первая функция государства – обеспечить безопасность местных жителей и гостей города, и Израиль с этим явно не справлялся.

Не раз Виктор слышал, что Израиль – страна достаточно русскоговорящая, чтобы не чувствовать здесь себя в одиночестве и оторванным от жизни. Еще одна фатальная ошибка.

– Я правда думал: тут все свои, славяне, русскоговорящие – они помогут. Но нет. Каждый сам за себя. Часть – советские упертые евреи, которые смотрят на тебя свысока по праву рождения, другие – такие же потерянные, как и я. Украинцы, молдаване, русские… Все в чужой стране, все держатся за работу, как за соломинку. Работа… Найти высококвалифицированную работу мигранту невозможно. Ни тогда, ни сейчас. Хочешь зацепиться хоть за что-то в этой стране – готовься не один десяток лет убивать здоровье и веру в светлое будущее ради призрачного шанса, который год от года не становится больше.

Первое время мыл посуду в ресторане. Хозяин – грубый израильтянин, орал по любому поводу, деньги задерживал. Но жаловаться нельзя – ты же мигрант, тебя в любой момент могут вышвырнуть. За что – найдут, дело техники.

Я поначалу снимал комнату в Лоде – городе, который местные называют «израильским Чикаго» из-за уровня преступности, хотя он находится всего в паре десятков километров от Тель-Авива. Моя комната была в старом доме с плесенью на стенах, а за окном по ночам орали пьяные мигранты из Эфиопии, ругались арабы, иногда раздавались выстрелы. Хозяин квартиры, выходец из Одессы (очередной раз, когда понадеялся на лояльность, а получил шиш), каждый месяц поднимал цену, а когда я возмутился, что моей заработной платы едва хватает, чтобы покрывать оплаты, просто выкинул мои вещи на улицу. Почему? Потому что мог. И ничего ему за это не было. Мойка посуды не могла покрыть все расходы, жизнь впроголодь – не совсем то, на что я надеялся по приезде сюда, а родственник самоустранился по причине того, что я нелегал. Устроить на официальную работу, как обещал, он меня не смог, а трудоустройство нелегала в Израиле чревато огромными проблемами даже для граждан.

Вообще приличную работу найти нереально. Мне обещали, что с моим опытом (а я в Беларуси работал инженером) будет легко устроиться. Но оказалось, что мои дипломы тут никому не нужны, да и местные так называемые работодатели смотрели на меня как на мусор: «Ты не еврей? Нет гражданства? Тогда иди – подметай улицы». И вот подобная работа – верх, на который можно претендовать, не имея никаких прав.

Я после мойки посуды устроился на стройку, где попал в маленький персональный ад – работал по 12 часов в день под палящим солнцем, при этом платили мне в два раза меньше, чем израильтянам. Защита, гарантии, безопасность – абсолютный ноль. Однажды при мне избили парня за то, что тот попросил воду в середине смены. Кто-то сорвался с лесов и разбился, мы даже не поняли ничего, как уже куда-то уволокли, и что с ним стало, и жив ли он вообще – неизвестно.

Отдельная тема для Виктора – война, в эпицентре которой живут люди. Только оказавшись там, внутри, начинаешь ценить слова «мирное небо над головой», которые в Беларуси давно стали синонимом стабильности, а в Израиле об их ценности даже не догадываются.

– Бесконечные ракетные обстрелы. В Беларуси война – это что-то из учебников истории, а там – повседневность. Первый раз, когда завыла сирена, я даже не понял, что делать. ­Соседка-израильтянка схватила меня за руку и потащила в бункер. Сидим, дрожим, а снаружи – грохот. Потом выходим – небо в дыму, где-то крики… А через час – все как обычно, люди в кафе сидят, смотрят в смартфоны, узнают: где кто погиб, где что разрушено. Повседневность, от которой кровь стынет в жилах.

Но самое страшное – когда ты уже привыкаешь. Когда слышишь взрыв и первая мысль не «Господи, спаси!», а «Опять на работу опоздаю». «Опять куда-­то бежать, прятаться. Может, ну его…?»

Это правда становится рутиной. Просыпаешься от воя сирены – бежишь в убежище. Сидишь там, слышишь взрывы, а потом выходишь и видишь, как на месте автобусной остановки появилась воронка, а вокруг валяются обломки железа, и мысль в голове одна – хоть бы все были живы. Когда на твоих глазах могут зарезать человека – это не норма. Когда сумасшедший запрыгивает в кран для дорожных работ и пытается раздавить людей – это кошмар наяву.

Что такое настоящая жестокость, по мнению Виктора, можно сполна прочувствовать где угодно, только не в родной стране. Не та жестокость, что показывают в голливудских боевиках, а та, что читается в глазах случайного прохожего. Здесь каждый – сам за себя, а понятие взаимовыручки попросту отсутствует.

– Русскоязычные мигранты, на которых я наивно рассчитывал, оказались теми еще ребятами. Украинцы смотрели на белорусов свысока, те, на кого надеялся при переезде, промышляли мелкими кражами. Однажды у меня украли последние 500 шекелей – сосед, с которым мы делили комнату в Бат-Яме. Когда я его поймал с поличным, он просто рассмеялся мне в лицо: «Ты что, думал, мы братья? Ты тут никто, а твои деньги теперь мои». Обратиться в полицию – в одночасье быть депортированным, при этом еще и беды на голову родственнику накликать.

В попытках влиться в местное общество Виктор записался на курсы иврита. Увы, здесь его тоже ожидала стена неприятия.

– «Ульпан» (языковые школы в Израиле – прим. автора) – это фикция. Можно зубрить слова годами, но стоит заговорить – и израильтяне (кто может) тут же переходят на русский. Не из вежливости, а от раздражения: «Говори нормально, нам неко­гда разбирать твое мычание». А кто не может, делает недовольное лицо и всеми способами показывает, что не понимает.

Но самое неприятное, по словам Виктора, – постоянное ощущение чужеродности.

– В магазине за тобой следят как за потенциальным вором. Даже через семь лет ты остаешься для них «репатриантом» – недогражданином, человеком второго сорта. Влиться, стать «своим» практически невозможно, не хватит и двадцати лет. В магазине, в автобусе, на улице. Ты всегда ЧУЖОЙ, стараешься «не отсвечивать», не привлекать внимания. Жаль потраченных лет жизни: каждый новый год нахождения тут моя вера в то, что в этой жизни что-то поменяется, стремительно угасала. Я находился на том же дне, что и в первый день прибытия, не сдвинулся ни на метр, хотя не пил, не курил, работал как проклятый. В итоге понял, что или погибну тут, или отступ­лю назад. Вернусь в мир, который мне понятен и в котором меня ждут…

…Семь лет борьбы, страха и одиночества остались позади, когда Виктор наконец ступил на родную белорусскую землю. Небо здесь было другим – спокойным, знакомым, без тревожного гула сирен. Воздух пах привычно – свежестью, дождем, домашним уютом.

Оказалось, время здесь текло иначе. В Минске его помнили, ждали, принимали без лишних вопросов. Бывшие коллеги помогли восстановиться в профессии, старые друзья – заново научиться доверять. Мир за пределами Беларуси оказался огромным и безжалостным. Там приходилось выживать, а здесь можно было счастливо жить. Не нужно было доказывать право на место под солнцем, не требовалось каждый день бороться за элементарное уважение.

Годы в Израиле оставили шрамы – привычку вздрагивать от резких звуков, настороженность к чужим языкам, недоверие к громким обещаниям. Но родная земля лечила исподволь: тихими вечерами во дворе, где знали его с детства; первым снегом и простой человеческой добротой, которой так не хватало в том «раю» у моря.

Виктор понял главное: можно объехать полмира в поисках лучшей доли, но настоящее счастье – когда тебя ждут, за окном – не враждебный шум чужого мегаполиса, а знакомый шелест лип у подъезда. Когда страна не требует от тебя подвигов, а просто позволяет быть собой.

Мир огромен и часто жесток. Но есть уголки, где душа находит покой. Для Виктора таким местом всегда была и останется Беларусь – небольшая, тихая, но бесконечно родная. Здесь не бросают своих. Здесь помнят и любят не за что-то, а просто потому, что ты – свой.

Павел ВЕРНЫЙ