«Надежный, любящий, мой». В преддверии Дня сына бобруйчане рассказывают о своих отцах

Роман Соловьев, предприниматель:
– ...Моего отца нет уже более десяти лет. А моему сыну уже два года, но каждый раз, общаясь с малышом, я ненароком вспоминаю то, как общался со мной мой папа. Я словно повторяю его действия, любовь и заботу, которыми он меня окружал (пишу, и слезы наворачиваются). И я рад, что сохранил в памяти о нем столько доброго и хорошего, что не задумываясь передаю дальше. И мне очень приятно от того, что тем самым «заботливым оплотом» теперь для сына стал я.

Время пролетает быстро. Еще вчера я был мелкой «шкодой», которого отец брал после ванной в полотенце и взъеро­шивал волосы. А теперь это делаю я. Спустя мгновение на моем месте окажется уже мой сын. Каждый раз, когда я поднимаю своих уснувших детей, чтобы перенести их в постель, наступает дежавю и я вспоминаю свое детство. Как точно так же сильные, натруженные руки отца поднимали меня, и я плыл в воздухе в свою постель. И даже если при этом просыпался, то глаза не открывал, потому что мне было очень хорошо в этих руках. Отцовские руки были надежным кораблем, на котором я был полностью защищен от этого жестокого мира. Дни сменялись месяцами, месяцы – годами. Неизменными остаются только любовь матери и отца. Мой сын будет так же носить своих спящих детей на руках. И так из поколения в поколения. Воистину, это неизменно.

«Сыном я был, стану отцом
В деда лицом»

Цените эти мгновения, которые могут уже никогда не повториться.

Максим Панов, менеджер:
– Моего папы уже давно нет, но в памяти остались только самые лучшие и самые позитивные моменты. Он был достойным человеком, но мне бы не хотелось перечислять все его плюсы. Зато с удовольствием расскажу историю, которая характеризует не только его как человека, но иллюстрирует всем известную поговорку «Яблоко от яблони...»

...Классе в пятом я стал жить у папы в получасе ходьбы от школы. Он взялся меня подвозить каждый день, но как-то так получалось, что часто кто-то из нас поутру тормозил и я регулярно опаздывал на первый урок.

У нас в школе была такая система: «опоздунов» принимали сразу на входе дежурные ученики с дежурным учителем, где и подвергали их позорному осмеянию, обруганию и соответствующей записи в дневник.

После одного из таких случаев я в слезах позвонил отцу, и тот сказал, мол, если он сам будет виноват в моем опоз­дании, обязательно зайдет со мной и «отмажет».

И вот этот день настал: мы сидим в машине у школы, а я опоздал уже на 10 минут, потому что батина тачка решила покапризничать. Папа обещал – папа сделал: мы вместе заходим в школьный холл. Далее произошла небольшая сцена с участием учителя и отца.

– Опять опоздал, Сережа. Готовь дневник, вызовем родителей... Господи! Гриша! Гриша Панов!
– Ирина Викторовна?!
– Панов! Столько лет прошло, ничего не меняется!
– Ирина Викторовна...
– Я так понимаю, что родителей, Сережа, вызывать бессмысленно... Ладно, беги на урок, а мы тут поболтаем.

Вечером, когда я вернулся домой, папа честно признался, что больше со мной в школу не зайдет ни при каких условиях.

Никита Одинцов, агроном:
– В детстве я ненавидел утренники, потому что к нам в садик приходил отец. Он садился на стул возле елки, долго пиликал на своем баяне, пытаясь подобрать нужную мелодию. Все ребята смотрели на моего отца и давились от смеха. Он был маленький, толстенький, рано начал лысеть, и, хотя никогда не пил, нос у него почему-то всегда был свекольно-­красного цвета. Дети, когда хотели сказать о ком-то, что он смешной и некрасивый, говорили так: «Он похож на Никитиного папу!» Я готов был провалиться сквозь землю от стыда и вел себя подчеркнуто холодно, показывая своим видом, что этот нелепый человек с красным носом не имеет ко мне никакого отношения.

...Я учился во втором классе, когда сильно простыл. У меня начался отит. От боли я кричал и стучал ладонями по голове. Мама вызвала скорую помощь, и ночью мы поехали в районную больницу. По дороге попали в страшную метель, машина застряла намертво, а водитель стал кричать, что теперь все мы замерзнем.

Отец открыл дверцу машины и вышел в ревущую ночь. Машину качало порывами ветра, по заиндевевшим стеклам с шуршанием осыпался снег. Я плакал, мама целовала меня холодными губами, молоденькая медсестра обреченно смот­рела в непроглядную тьму, а водитель качал головой.

Не знаю, сколько прошло времени, но внезапно ночь озарилась ярким светом фар. Я зажмурился и сквозь ресницы увидел своего отца. Он взял меня на руки и прижал к себе. Шепотом он рассказал маме, что дошел до райцентра, поднял всех на ноги и вернулся с другой машиной. Я дремал на его руках и сквозь сон слышал, как он кашляет. Тогда никто не придал этому значения. А он долго потом болел двусторонним воспалением легких.

...Мои дети недоумевают, почему, наряжая елку, я всегда плачу. Из тьмы минувшего ко мне приходит отец. Он садится под елку и кладет голову на баян, как будто украдкой хочет увидеть среди наряженной толпы детей своего сына и весело улыбнуться ему. Я гляжу на его сияющее счастьем лицо и тоже хочу ему улыбнуться, но вместо этого... Рыдаю. Папа, я был таким глупым! А ведь я имел самого лучшего в мире отца!

Борис Кондратов, администратор:
– Какой у меня отец? Хороший вопрос. Он... Ну папа мой. Любимый, единственный. Заботливый... Да, точно.

Заехал к нему недавно забрать документы, он меня сразу за стол усадил. Домашние пельмешки, чай. Пока ел, собрал с собой пакетик, всего понемногу: капус­ты тушеной в баночке (я люблю такую), конфет (моих любимых) кинул, замороженных вареников с творогом (только я в семье их ем).
И так всегда, даже если я приехал «на минуточку». Так продолжается уже двадцать лет, с тех пор как мама умерла. Всегда. Для каждого из своих детей. А ведь нас у него трое!

Папе 72, мне 46. Пап, я тебя люблю! И я очень хочу, чтобы ты всегда был в жизни таким: надежным, любящим, моим.

Кирилл Мартынов, геодезист:
– Какой у меня был папа? Знаете, отец был очень сложный человек. Очень сложный. Уживались мы всегда тяжело. Он был суров и непреклонен. Или все будет как он сказал или не будет совсем. В последние несколько лет жил я от дома далеко: как и многие другие, я потянулся за «длинным рублем» в Златоглавую, и внезапно мы стали с ним куда ближе, чем когда я жил дома.

Расстояние сделало нас друзьями. Каж­дое утро я звонил ему в отрезок пути от метро до работы, и мы беседовали обо всем на свете. Специально шел пешком, чтобы увеличить время на беседу.

...Его не стало совсем недавно от ковида. С трудом успел вернуться домой на похороны. И самое ужасное, что, похоронив отца, я ничего не испытывал. Не ощущал потери. Это грызло последние недели едва ли не сильнее, чем смерть родного мне человека. Думал о себе, какая же бесчувственная я скотина.

...Вернулся на работу. Утром, выходя из метро, привычно потянулся за телефоном, чтобы по дороге до работы успеть поговорить с отцом. И в этот момент меня накрыло. Ведь звонить было больше некому.

Не забывайте своих родных. А если есть минута, потратьте ее с толком. Позвоните своим старикам. Вы не представляете, как это важно – не откладывать жизнь.

Андрей Малинин, логист:
– Мой отец был для меня самым близким другом. Я мог ему доверить любые свои страхи, любые тайны. Я помню, в детстве, когда мне снились кошмары, вскакивал с кровати и босиком в пижаме бежал к папе в комнату. Папа – художник-оформитель. Я прибегал к нему, садился в кресло, укутывался пледом и, трясясь от страха, описывал ужасных существ, что мне снились... Отец внимательно меня слушал и одновременно рисовал с моих слов. Какого бы монстра я ни описал, на бумаге всякий раз оказывался какой-нибудь миленький зверек. Я возмущенно говорил ему: «Папа, он вообще не похож на того монстра!» А он удивленно отвечал: «Серьезно? Извини, можешь еще раз описать?» И как только я пытался вспомнить сон, осознавал, что он почти выветрился из памяти, поэтому и бояться нечего. Это безграничное доверие к своему родителю я пронес сквозь долгие годы. Отец – нет никого ближе, чем он. И так должно быть.

Юрий Виноградов, инженер:
– С родным отцом мама развелась, когда мне не было и года. А через год она познакомилась с, язык не поворачивается назвать его отчимом, моим отцом. Они поженились, потом родился брат, потом еще один. О том, что папа не родной, мне рассказала добрая подруга семьи, когда мне было 13. Я никак на это не отреагировал и вопросов дома не задавал.

Мама сама об этом рассказала, когда мне было 20. О родном отце, о разводе сказала, что, если я захочу с ним общаться, они не будут против. За все время никто из семьи не давал даже намека, что я не родной.

Папа носил меня на плечах, когда мне было три, привозил из долгих рейсов игрушки. Ходил на мои родительские собрания в школу. Оплатил мне полнос­тью институт. Танцевал с моей женой на нашей свадьбе, а еще он – самый первый, кому я звонил, когда у меня родился сын. Он всегда работал на износ, чтобы мы ни в чем не нуждались. Для меня это самый лучший отец, которого только можно представить. Мои дети – это его внуки, он их любит больше жизни и меня ругает, когда я ругаю их. Пример для подражания во всем. С мамой они 28 лет вместе.

О родном отце могу лишь сказать, что он никогда не интересовался ни мной, ни мамой, как живем, что из меня выросло. Не пытался просто увидеться, молчу об алиментах – их не было. А когда мама сказала, что, если хочешь с ним познакомиться, общаться, мы с папой не будем против, я отказался. Зачем? Если есть отец роднее всех родных, хоть и не биологический. И когда мне говорят, что невозможно чужих детей любить как своих, я не верю...

Подписывайтесь на нас в Telegram, ВКонтакте, Instagram и Одноклассниках!