Из фашистского ада. Бывшая узница фашистской Германии поделилась воспоминаниями

В редакцию «БЖ» обратилась Тамара Михайловна Кийко. Ее мама – бывшая узница фашистской Германии Мария Алексеевна Жуковская (в девичестве Юшковская). она поделилась с дочерью воспоминаниями. Много лет Марии Алексеевне пришлось жить с этим кошмаром в душе. Только недавно стало возможным обо всем рассказать, ведь после войны всех прибывших из Германии зачастую считали чуть ли не предателями. Могли отправить и за решетку. Службы государственной безопасности проводили тщательную проверку всех узников, и никто не знал, чем это может обернуться…

– Мама никогда об этом не рассказывала, на душе, наверное, было тяжело, – начала беседу Тамара Михайловна. – Пока не пришло письмо из архивного центра г. Кельна с просьбой рассказать все, что она помнит о своем пребывании во время Второй мировой войны на принудительных работах в Германии для сбора сведений о судьбах жертв нацистского режима. Сначала мама сама написала рассказ о своей ТОЙ жизни. Занял он всего половинку тетрадного листочка. Все очень сухо и кратко. И только когда я начала расспрашивать ее обо всем подробнее, она рассказала…

«Мне было 16. На то время наша деревня Ковали уже была захвачена немцами. Многим они тогда показались не очень злыми… В деревне было спокойно. Но потом…

Днем 17 июня 1944 года немецкие солдаты вдруг стали ходить по домам, выводить и сгонять всех детей и молодых людей (тех, кто не ушел на фронт) в один деревенский двор. Жители на­сторожились. Сразу никто не мог понять зачем. Так собралось где-то полсотни детей и молодежи. Мы были напуганы и не знали, что будет дальше. Потом они сообщили сельчанам, что нас повезут работать в Германию. Я никогда раньше не покидала деревню одна и очень встревожилась.

Началась паника. Постепенно становилось понятно, что мы можем вообще не вернуться домой! Все плакали и прощались с родителями. Были неизвестность и страх. Нас силой заталкивали в грузовую машину. Повезли в райцентр – в Бобруйск. По приезде в город всех загнали в огороженный колючей проволокой лагерь, где и так уже было много людей: наверное, со всего района. Там нас продержали около суток. Что и как будет дальше, мы не знали.

Потом немцы с автоматами опять рассадили нас по грузовым машинам. Мы не сопротивлялись – было очень страшно! В городе нас привезли на железнодорожную станцию. Высадили и в спешке растолкали по грузовым вагонам – «телятникам» (в них обычно перевозили скот). Помню, были жуткие суматоха и паника. Стоял сплошной гул – крики, плач взрослых и детей, угрожающие возгласы немецких солдат. Творилось что-то ужасное. Об этом страшно вспоминать. Но мы тогда и не предполагали, что нас еще ожидает впереди…

Поезд тронулся. Мы с жителями нашей деревни держались вместе. Я, голодная, измученная, напуганная, среди толпы совершенно чужих людей, отправилась в чужую страну. Не помню, о чем тогда думала, но понимала, что уже вряд ли вернусь домой.

Ехали долго, около 3-4 недель. Кормили редко, но больше всего мучила жажда. В каких городах останавливался на протяжении пути наш поезд, вспомнить не могу, да и желания запоминать их названия тогда не было. Зато помню многочисленные бомбежки. То ли из-за них, то ли из-за того, чтобы нас иногда кормить, поезд делал остановки. Людей сгоняли в специально оборудованные на станциях лагеря. Туда пригоняли пленных и с других поездов Белоруссии, Украины, одним словом, со всего Советского Союза. Запомнилась только почему-то такая же остановка-лагерь в Польше, по-моему, это был Граев. В подобных лагерях нас держали недолго, обычно один-два дня. Кормили очень жидкой едой – баландой. Ночевали на голых деревянных нарах. И опять нас везли дальше. А в последнем «перевалочном» лагере, уже на территории Германии, нас продержали, как мне кажется, около недели. Привезенных пленных расформировали по группам (отрядам) для дальнейшей отправки в разные города и лагеря Германии. В этот лагерь иногда приходили немцы (штатские), как я поняла, отбирали двух-трех русских узников для работы непосредственно на какого-нибудь хозяина.

Где-то в июле 1944-го меня и еще около сотни человек отправили в Кельн. Там нам предстояло работать на шахте ­хозяина-немца. Кажется, его звали бауэр (хозяин) Крутвинг. Жили мы в специальном лагере, назывался он Киремедер, в бараках, за колючей проволокой с во­оруженными часовыми. В моем понимании этот лагерь находился на окраине Кельна в каком-то обрыве. Жили и спали в бараках по 10-15 человек, все вместе – женщины и мужчины. Режим был очень строгий. Работали в две смены: с утра до вечера или с вечера до утра. Поесть давали только в коротком перерыве во время работы. Еды было очень мало. Иногда с большим риском и страхом по ночам удавалось пролезть за проволочное ограждение, вскарабкаться со дна обрыва, добежать до ближайшего поля и выкрасть там из буртов бураки, укрытые на зиму для хранения. Бураки потом пекли на железных печках, которыми отапливали бараки. Иногда зимой подбирали оставшуюся в поле мерзлую картошку и просто ели ее сырую.

На работу в шахту из лагеря нас вывозили на специальной дрезине. Зимой, когда было очень холодно, прямо на дрезине мы разжигали костер и грелись, ведь выданная одежда была тонкой и очень холодной. Место работы, сама шахта, представляла собой вырытый очень глубокий карьер (котлован). Работа заключалась в том, чтобы засыпать его песком. В этот карьер по уложенным рельсам составом из небольших вагонов подвозился песок. Мы по команде немца-надзирателя должны были опрокидывать эти вагоны, чтобы высыпать песок. На каждого человека было по одному вагону. Работали одинаково как мужчины, так и женщины. А если кто-то не справлялся, надзиратели в наказание избивали плетью. Потом этот высыпанный песок нужно было утрамбовывать и укладывать сверху на полученную площадку рельсы для подъезда по ним следую­щего такого же состава вагонов с песком...

Работать было очень тяжело. Немцы с заболевшими пленными не церемонились. Особенности женского здоровья и вовсе никого не интересовали. А человеческий организм как будто сам все понимал, перестраивался и работал на пределе. Иначе было бы и не выжить! Сейчас все это вспоминаю как кошмарный сон, в котором вижу себя как будто со стороны…

Шахту-карьер часто бомбили то ли русские, то ли американские самолеты. Бежать во время работы было некуда. От бомбежек мы прятались кто где мог: под вагонами, в кустах или просто падали на землю. Было жутко страшно! Все-таки хотелось жить. Убитых после бомбежек немцы куда-то уносили.

Так я прожила около года. А где-то в июле 1945-го до нас начали доходить слухи о победе Советской Армии. И в один из дней наш рабочий отряд выгнали из лагеря и под конвоем немецких солдат повели по направлению к реке. По-­моему, это был Рейн. Мы знали, что в этой реке немцы уже утопили много пленных.

И мы поняли: нас ведут на смерть! Ноги ватные… сердце выпрыгивает из груди… Мысли путаются в голове… Ужас… Не знаю, как описать…

Вдруг, когда нас уже вели через поле, налетели самолеты и посыпались бомбы. Паника… Все бросились врассыпную… В ужасе я и еще несколько человек под бомбежкой смогли добежать до ближайшего леса. Только там мы начали понимать, что живы. Убежали от немцев! Спаслись! Как оказалось, бомбили американские самолеты. Несколько дней мы скрывались в этом лесу. Мы не знали, что происходит в Кельне, освобожден он или нет. Страшно было постоянно…

Потом мы все же решили пробираться через лес в направлении, где, как нам казалось, находится Москва. Иногда подходя к ближайшей возле леса деревне, видя, что там нет немецких солдат, заходили в нее. Почти все дома были пусты. Мы отдыхали, ели, что находили, и шли дальше.

Однажды мы снова попали под бомбежку и обстрел. Спрятались в каком-то бункере. Через некоторое время у входа в этот же бункер мы услышали иностранную речь и… кто-то зашел. Сердце сжалось и, казалось, вот-вот остановится… Но это оказались союзники – американские солдаты, которые освободили Кельн. Они забрали нас с собой. На душе постепенно становилось спокойнее. Американцы собирали и увозили всех русских узников. Нас привезли в большой лагерь в каком-то городе, чтобы отправить в Россию. Людей собралось очень-очень много – наверное, со всей Германии. Мы очень радовались, что, несмотря ни на что, остались живы и сможем вернуться домой. Это было чудо!

В лагере ходили слухи, что при возвращении на Родину не все будет в наших жизнях так просто, ведь мы возвращаемся с вражеской территории. Но об этом тогда даже не хотелось думать – в то время мы были счастливы!

А в лагерь прибывало все больше и больше людей. Все с радостью выполняли любую порученную работу. В том числе убирали вагоны, в которых должны были возвращаться домой. Прошло около 3-4 месяцев, прежде чем наступил этот день. Был сентябрь или октябрь 1945-го. Нас рассадили по вагонам грузового (товарного) поезда и в сопро­вождении американских солдат доставили в Советский Союз. Мы не знали, в какой город нас привезет поезд, нам было все равно: радовало лишь одно: мы едем на Родину и мы живы!

На какой-то большой железнодорожной станции, уже за границей Германии, была пересадка в другой состав, на нем мы поехали дальше уже самостоятельно, без сопровождения американцев. По пути интересовались, в каких направлениях идут другие поезда. Если нужно было, пересаживались. Таким образом я и несколько односельчан добрались до Минска. Потом на попутной машине – до Бобруйска, а дальше – пешком до нашей деревни более 20 километров.

Дорога домой была такой короткой – всего несколько дней. А может, мне так только показалось?! Очень торопилась домой, ведь еще недавно о возвращении даже и не мечтала. ТАМ, кроме как выжить, ни о чем больше и не думала. Пережить ТАКОЕ и вернуться – это огромное счастье. А сколько было радости, когда встретилась со своими родными! Столько счастья!!!»

– Когда она мне об этом рассказывала, – продолжила Тамара Михайловна, – у нее не было сильных эмоций, не было и слез. Как будто в душе уже все выжжено и запечатано. Она и в жизни никогда ни на что не жаловалась. Я не могу вспомнить, когда бы она вообще плакала…