Счастье в перьях, с триммером и фонариками! Малая родина в деталях

Наши – это две пары супругов-аистов, которых мы встречаем и провожаем вместе каждый год. И каждый год обязательно найдется кто-то, кто вспомнит, как пернатые мама с папой ставили птенца на крыло. Аистенок не жаждал самостоятельности. Родители улучили момент, когда «потомыш» решил размяться, подставили под его неуверенные два своих надежных крыла и практически вынесли птаху из гнезда в воздух. Потом кто-то вспомнил, как эти умные птицы вышагивают по полям.

Бабушка позади меня, опустив процесс выращивания зерна, сразу перешла к закваске и праздничным пирогам в печи. От печи дружно поскакали к хозяйству. Живность когда-то была в каждом дворе: коровы, свиньи, кони, гуси, утки, куры. Помню, лет 15 назад я приезжала к маме в деревню со съемок из Гомеля. Навстречу «низенько» над землей летело белокрылое облако. Утки и гуси, до нЕльзя разбалОванные хозяйкой, норовили урвать из рук кусок побольше. Конечно, я заходила во двор с батоном наперевес. К крыльцу у меня оставалось лишь то, что было зажато между пальцами. На глаза курам лучше было не показываться. Обнаглевшие рыжие, черные, белые и в крапинку предпочитали проводить время, сидя на руках, и старательно вытягивали шеи, чтобы их гладили против перьев. Но это была уже моя взрослая жизнь. А детство пахло любоничскими яблоневыми садами, где мы со сверстниками воровали штрифель по ночам. Одну из них до рассвета и просидели, как макаки на пальмах. Сторож ходил с ружьем, а нам было стыдно слезть с парой яблок за пазухой. До сих пор не могут понять: ну чем они были вкуснее? Ведь у бабушки в огороде во сто крат лучше росли. Ан нет. Самый смак – пробраться, как лазутчики в стан врага, с наслаждением рвать и тут же лущить сладкий до меда горох, который рос под яблонями, а потом улепетывать от собак охранников с яблоком во рту.

Через несколько минут все пассажиры сгрудились вокруг водителя и наперебой вспоминали, какие цветы росли в полях за дорогой возле каждой деревни на маршруте. Кто-то даже пытался изобразить, какие бабочки летали: в воздухе рисовали очертания этих уже несуществующих насекомых и количество глазочков на их крыльях. Сашка, водитель, даже вспомнил «шоколадницу» – бабочку невероятных размеров и нереальной расцветки. Все разом вдруг «помянули» пчел… Их давно уже не слыхать в деревне.

Вспомнила и я. У соседа была пасека. Пчелы границ не знали и заботливо опыляли наши плодоносящие. Я в пору старших классов была этаким «обломовым»: петрушку от сельдерея не отличала. Лето у бабули праздно читала. В руках – книжка, рядом – лимонад «Буратино» и назойливое «ззззззззззззззз» над ухом. Видимо, сладкий запах привлек полосатую труженицу, и она никак не хотела менять дислокацию. Солнце жаждет влаги, я глотнула теплой сладости, заорала на всю деревню и вломилась в дом. Бабушка с мамой и сестрой испугались, глядя на мои вытаращенные глаза и высунутый язык. Говорить я не могла. Пчела это была или оса, как потом предположили родные, – уже неважно, важно, что язык превратился в неподвижную колоду, я решила, что смерть моя пришла, и никакие уговоры на меня не действовали!

Смеялись всем автобусом, Так и ехали каждый из нас на свою родину из города, только ни у кого язык не повернулся назвать его большим по сравнению с той историей, которая сохранится в памяти до последнего вздоха. Она (история) лучами уходящего солнца скользила по лицам пассажиров со скоростью рейсового автобуса.

Я вышла в любимых и родных Любоничах. Здесь сделала первый вздох в 3.40 1 января 1967 года. Бабушка говорила, что человека тянет туда, где осталась его пуповина. В 2010-м я подсознательно вернулась и живу там, где небо соединяется с землей и если бы не лес, мой дом утонул бы в облаках. Дом старенький. Его глухая стена отгораживает мой мир от суеты, страстей, мелких дрязг и любопытных глаз. Каждый день от первого до последнего луча – стеклянные глаза с бровями-наличниками грустно смотрят мне вслед, когда я уезжаю, и смеются от счастья, когда я возвращаюсь. Спускаясь с пригорка, я взахлеб пила запахи едва ли не первого весеннего заката в этом году. Коктейль из аромата оттаявшей земли, смешанный с запахом соснового леса и первых ростков, пьянил, и, видимо, поэтому я снова и снова возвращаюсь туда, где я научилась косить косой и бензиновым триммером, ровно водить коня с плугом, сеять. Меня очень интересует, как говаривал Жванецкий, не сколько и где посеяно гречихи, а взошли ли у меня перцы с помидорами, не закончился ли у меня навоз, не слишком ли в нем много песка и соломы и какие дрова мне привезут. И что немаловажно, как они будут уложены. Предпочитаю граб и дуб, березу и ольху. Сосны бы поменьше – стреляет искрами, в камин не положишь.

Моя малая родина испытала меня на прочность и отблагодарила, показав однажды светлячков на Купалье. Увидела их впервые почти за полвека жизни и ахнула. Дорога между соснами и елями прямо от моего дома лилась желтым песчаным потоком, а на обочинах заросли травы смешивались с ночью и выглядели темно-зелено-черными реками, и в этих реках-траве загорались фонарики. Маленькие светильники вспыхивали как спички.

– Ох, ах, ой, – выдыхала я при каждом новом фонарике!

Мне кажется, что я живу благодаря разносоциальным корням. Мне хорошо в городах, комфортно было ездить на работу из деревни в Минск и Бобруйск. Но… Возвращаясь на Волчий хутор, так называют старожилы наш аппендикс в лесу, я вижу родные лица в автобусе. Здесь, как в одной деревне: все про всех все знают, сочувствуют, радуются, помогают. О судьбах можно писать книги. Но уже 8 лет для меня и один на всех повод для радости – гнезда, в которые возвращаются аисты.