Настоящее и прошлое налогов. В начале ХХ века в городе был даже велосбор

Мы, как налогоплательщики, сегодня порой ропщем на какие-то новые городские сборы и налоги. То недовольны обложением владельцев четвероногих питомцев, то возмущаемся сбором за заготовку лекарственных трав. Между тем ничто не ново под луной. Городу всегда нужно было жить, а то и выживать. Поэтому бюджет свой он пополнял как мог. А поскольку все познается в сравнении, давайте обратимся к истории налогов в Бобруйске вековой давности.

Хочешь жить – плати монету

Еще в 1896 году постановлением Бобруйской городской думы был определен сбор с недвижимых имуществ в размере 10 процентов «с чистого их дохода». На основании решения думы о сборах в сфере торговли и промыслов от 8 июня 1898 года взимались суммы с промысловых свидетельств на торговые и промышленные предприятия, а также на личные промысловые занятия. Традиционными с конца ХІХ века были в нашем городе доходы казны с патентов на «заводы для выделки напитков и изделий из спирта и вина», а также с трактирных заведений, харчевен, пивных лавок. С началом нового столетия начал поступать налог с извозного промысла в размере 1100-1400 рублей в год. После установления советской власти бюджет города пополнялся также сбором «со зрелищ и увеселений».

Интересен для нас может быть весь спектр сборов с частных лиц: они платили за содержавшихся лошадей, собак и имевшиеся велосипеды, причем суммы за тузиков и шариков были выше, чем за гужевой и тягловый транспорт, а за двухколесные веломашины поступления не превышали двух сотен рублей в 1915 году – очевидно, из-за малой распространенности этой техники у бобруйчан. Незначительны были суммы с киосков, торговавших газетами и книгами, и с «рыбных ловель в городских водах» – не более 300 рублей. Зато за места под ларями, рундуками и лавками на Базарной площади Бобруйска в начале прошлого века брали по полной стоимости – свыше 14000 рублей в год. Еще выше были доходы со сборов с городской скотобойни, электростанции, за ветеринарное освидетельствование свиных туш, привозившихся на продажу. Неплохо дополняли их сборы с городских весов, вит­рин для расклейки афиш и объявлений, колодцев, а также различные штрафы, пени, начеты и взыскания.

Но главными статьями наполнения городской казны были, конечно, подоходный и квартирный налоги, плата за аренду земель, сенокосы и паромную переправу, поступления от продаж объектов недвижимости. Понятно, что в результате военных и революционных событий механизм взимания их нарушился. Усугубила дело оккупация города на Березине войсками кайзеровской Германии летом 1918 года. Неслучайно отдел финансов Бобруйского рев­кома после ухода немцев был озабочен «взысканием государственных налогов, которые за время оккупации почти не поступали». Понимая, что обедневшее население после поборов и реквизиций со стороны захватчиков не в состоянии платить, местная власть тем не менее обязана была организовать выполнение требований специального декрета Совнаркома о чрезвычайном революционном налоге, сумма которого для Бобруйска и уезда составила в 1918 году неподъемные 7 миллионов (!) рублей. Тема эта заслуживает отдельного рассмотрения, а пока упомянем лишь один эпизод ее.

Как Арон Розенберг соввласти задолжал
Эта звучная фамилия хорошо известна в нашем городе. В основном благодаря деятельности Гирша Розенберга – владельца заводов, выпускавших качественный кирпич, из которого построено пол-Бобруйска. Меньше мы знаем о продолжателе семейного дела – его сыне Ароне. Между тем в архиве нашлись любопытные странички, повествующие о взаимоотношениях Арона Гиршевича с руководством города в первые годы советской власти в Бобруйске.

В декабре 1918-го его в соответствии с тем самым декретом Совнаркома, как «имущего и состоятельного», обложили «чрезвычайным и революционным». Пришли солдаты 153-го полка и представители отдела снабжения уездиспол­кома и реквизировали 41 пуд сала, 134 мешка сахара-рафинада, 132 ящика мыла, 50 пудов охры, 140 пудов серы, 36 пудов карболки – всего товаров почти на 450000 рублей. Плюс к этому владелец заводов и домов обязан был выплатить 49000 рублей. Естественно, попрощавшись с добром, нажитым непосильным трудом, и не найдя в кошельках и кубышках нужной наличности, Арон Гиршевич обратился с прочувствованным прошением в соответствующие органы.
«Для приобретения означенных продуктов я употребил весь свой наличный капитал и задолжался у многих мелких собственников, – писал Розенберг. – Несмотря на то, что мои кирпичные заводы находятся в бездействии, я вынужден расходовать ежемесячно на содержание четырех сторожей и бывшего заведующего по 5000 рублей. Весь бывший у меня запас готового кирпича сдан мною на учет Совнархозу, и продавать его не могу, помимо того, что по текущим обстоятельствам сбыта на кирпич теперь вообще нет. Бывшего у меня дохода с моих домов я лишился вследствие национализации домов. Благодаря всему вышеизложенному я очутился в крайне критическом положении и остался без всяких средств для прокормления своей семьи в 10 душ».

Прежний заводо- и домовладелец просил распорядиться, чтобы полагавшиеся ему за реквизированные товары деньги пошли на уплату революционного и других налогов, а также, по усмотрению исполкома, определенные суммы – на содержание семьи и жалованье работникам. «Прошу обратить внимание и на то, что я не утаивал своего товара, а сдал его на учет немедленно по издании приказа об этом. Смею надеяться, что исполком, на основании декретов Российской Советской Республики, удовлетворит мою просьбу», – писал довольно законопослушный налогоплательщик.

Мы не знаем, чем закончилось обращение Арона Розенберга к властям Бобруйска летом 1919 года. Известно лишь, что исполнительный комитет тогда же направил его прошение в Наркомат юстиции РСФСР, сопроводив запиской: «Исполком просит указаний принципиального характера как относительно данного случая, так и других подобных ему». Мы не знаем, какой был ответ из Наркомюста, но еще перед Великой Оте­чественной войной в доме Арона Гиршевича Розенберга на Пушкинской жили номенклатурные работники города. И только после окончания войны в 1945 году в красивом здании разместился Бобруйский краеведческий музей, через полвека переехавший в нынешнее его помещение.

Александр Казак.